Василий Васильевич Матэ. Из серии «Массовая библиотека». 1948. Автор: И. Лазаревский
Со Стасовым познакомился в конце 70-х годов в редакции журнала «Пчела», где они оба сотрудничали. Со свойственной Стасову прозорливостью критик сразу угадал в молодом гравере художника с большой будущностью и много помогал ему своими советами и указаниями. Когда направился в Париж, Стасов дал ему письмо к известному маринисту художнику , стоявшему во главе колонии русских художников в Париже. радушно принял и ввел его в русскую художническую среду. Своим открытым, приветливым характером завоевал всеобщие симпатии, и в его скромной комнате на тихой улице Байен всегда можно было встретить художников-земляков.
Вскоре после приезда в Париж туда же приехал и Стасов. Он еще более расширил круг-знакомств и надавал ему множество практических советов. «Вы знаете, — писал в одном из писем 1880 года, — как он (Стасов) обо мне заботился в Петербурге, а здесь так и во-сто крат больше. Родной отец так не может заботиться о сыне».
Стасов же сблизил с , жившим и работавшим тогда в Париже в своей прекрасной мастерской на одной из опушек Булонского леса. Знакомство с ым, умным, много пережившим, перечувствовавшим человеком, требовательным к себе художником, имело на немалое влияние.
« мне беспрестанно дает книги преинтересные читать — французские и русские, — писал своей невесте. — А уж как он рассказывает, так и не описать, как все у него живо и реально. Это такое счастье для меня, что и не всякому удается иметь. Сколько я из этого извлек, так и рассказать не могу».
Вскоре настолько оценил способности в искусстве гравюры, что разрешение репродуцировать свои картины давал только при условии, чтобы они были гравированы . Еще в России мечтал о посещении в Париже И.С. Тургенева. Не из праздного любопытства стремился повидать писателя. Ему хотелось укрепить себя в правильности своего пути художника.
Осуществить эту встречу помог тот же Стасов. Отношения Стасова с Тургеневым не были особенно приязненными, но Стасов все же устроил так, что писатель пригласил Мата к себе в Буживаль. Это произошло летом 1880 года. Обаяние личности молодого художника, невидимому, подействовало и на Тургенева. Их разговор был продолжителен и сердечен.
В большом взволнованном письме к невесте подробно рассказывает о посещении Тургенева, о том, что писатель именно больше всего советовал ему как можно безупречнее овладеть техникой мастерства того искусства, которому предполагает посвятить себя художник.
«Когда вы вполне овладеете или инструментом, или литературой, или музыкой,— старался в письме передать подлинные выражения Тургенева, — вот тогда, говорил он, вы возьмите, сядьте, да скажите — вот теперь я начну свое делать».
«Так вот с этого пути меня больше никто не своротит», «...теперь я действительно не так мрачно смотрю на будущее время», — заключал свое письмо.
Характерно, что был так захвачен беседой с Тургеневым на столь важную для него тему, что даже не обратил внимания на работы барбизонцев и староголландских романтиков пейзажа, которые с такой любовью в прекрасных экземплярах собрал Тургенев.
Поездка к Тургеневу навсегда врезалась в памяти . Он любил вспоминать о ней и, рассказывая, всегда был очень возбужден.
Истекал год работы у Паннемакера. достиг больших успехов в мастерстве тоновой гравюры. Постоянно стремясь к новаторству в своей технике, добился того, что в его тоновых гравюрах появилась та, неизвестная до него «лепка», которая сильнее подчеркивала выразительность изображения. В то же время присматривался к резцовой гравюре на меди и больше всего к офорту.
Впервые офорт привлек внимание еще в Петербурге. В 70-х годах прошлого столетия в России к нему пробудился большой интерес. В Петербурге организовалось даже общество аквафортистов, издавались альбомы офортов. Пользуясь знакомством с художником Л. Жемчужниковым, учившим, офортному искусству многих передвижников, одно время им увлекавшихся, узнал основы работы офортом.
Техника офорта или гравюры крепкой водкой сводится к тому, что на медной или цинковой доске, покрытой грунтовым лаком, слегка закопченной иглой или при помощи нескольких тонких и толстых игл процарапывается рисунок. За тем доска травится кислотами; они выедают металл в тех местах, где проходила игла. Лак смывается, протравленные штрихи заполняются краской и с доски делаются отпечатки на специальном офортном печатном станке.
Благодаря легкости работы иглой, послушной малейшему движению руки гравера и умелой градации силы нажима ею, в офорте достигается полная непосредственность в передаче художественной и творческой мысли и тончайших переходов светотени.
Но в Петербурге дальше начальных проб дело с офортом у не пошло. В Париже он снова вернулся к нему и на этот раз с полной серьезностью. Знакомство с офортами таких мастеров, как Л. Фортуни, А. Мейссонье, Э. Манэ, О. Ренуар, А. Цорн, И. Израэльс, увлекло . Он, где только представлялся случай, изучал лучшие листы, все больше приходя к решению самому стать офортистом.
Наконец обратился к знаменитому в те годы последнему мастеру классической резцовой гравюры на меди и на стали и офортисту Клоду Гальяру с просьбой руководить им в изучении офортного мастерства. Гальяр согласился, и оставил Паннемакера, продолжая у него жить и пользоваться советами во всех случаях, когда требовалась помощь старого гравера, и с увлечением отдался офорту.
