Александр Иванов. Две линии развития пейзажа в живописи. 1974. Автор: Г.А. Загянская
В пейзажной живописи удержаться от соблазна соединить в одно волнение души с волнением природы, сохраняя при этом истинную поэтичность восприятия, было в это время еще трудцее. Кроме того, это значило бы идти вразрез с общей направленностью русского пейзажа первой половины XIX века. В личном восприятии природы у
, как и у Пушкина, сохраняется граница между ней и человеком. И это еще одна из причин, по которой Иванова иногда упрекают в недостаточно эмоциональном отношении к природе. Подобный упрек сделать легче, чем оценить в них ту степень равновесия, где романтическая живость, эмоциональность включались обязательно как преодоленный момент собственного мироощущения, что свойственно и лучшим стихотворениям Тютчева.Кастель ГандольфоВид Кастель-Гандольфо близ Рима. 1836Холст, масло., 45 x 64Государственный Русский музей». Но вот что он писал в 1836 году в письме к отцу: «Вы говорите, что попал на одну доску с нами. В его ландшафтах не нахожу характера итальянского. Трудно поверить, чтобы манера, им принятая, вывела его на классическую дорогу, тем более что в нем никакой искры нет — фантастического, идеального, изобретательного». На первый взгляд это высказывание кажется противоречивым. Почему говорит о фантастическом и изобретательном в пейзаже, когда сам стоит на позициях серьезного изучения прежде всего самой натуры, и почему такие слова, как «характер итальянский» и эпитеты «фантастичный», «изобретательный», стоят почти рядом? По-видимому, когда пишет, что в работах нет «характера итальянского», то это означает не что иное, как повышенные требования к натурной работе с отысканием наиболее характерных свойств предмета. Необходимое же прибавление таких качеств, как «искры фантастического», можно рассматривать в плане романтического одухотворения природы, преображенной возвышенной идеей. (Шеллинг писал в «Философии искусства», что абсолютный мир «можно реально созерцать лишь с помощью фантазии».) Ведь именно этот опыт приобрел художник в работе над собственными пейзажами. Так, постижение конкретных черт натуры («характер итальянский») в сочетании с одухотворенным выражением пластической идеи должно вывести на классическую дорогу, где классическое предстает как «идеальное».
ценил работы рано умершего талантливого пейзажиста , в частности его пейзаж «Среди русских колонистов в Риме эти устремления
не встретили поддержки. Иванов вообще был на особом положении; он оказался неподвластным условиям, которые мог диктовать заказчик самим типом пользовавшегося популярностью видового пейзажа. И сам художник не скрывал, что стоит за жесткое разделение жанров. Только историческая живопись, по его мнению, может выполнить высокое назначение искусства. «Иванов опять ищет пень для третьего плана картины» — такая реакция на очередную летнюю поездку художника на этюды была не удивительна в русской колонии в Риме, где большинство пейзажистов были видописцами академического плана.Действительно, им трудно было понять, зачем понадобилось
длившееся десятилетиями изучение конкретных мотивов природы для исторической композиции, действие которой происходит не в Италии. Разве для доподлинной передачи атмосферы события, представлявшегося художнику историческим фактом, необходимо каждое лето писать пейзажи? Если бы это был еще тот самый «пень», то есть «портрет местности». , хотя Общество поощрения художников и не пустило его в места, где происходит действие картины, не раз услышит упреки по поводу отсутствия этого «портрета местности». Стремление же передать материальность простейших элементов природы — деревьев, камней, воды, — создать с помощью цветовых контрастов напряженное пространство в пейзажах, чтобы в картине дальняя фигура Христа не слилась с окружающим ландшафтом, — все это отдалило не только от непосредственно окружавших его художников. Развитие Иванова-пейзажиста пошло по пути, которому нет аналогий ни в русском, ни в западноевропейском пейзаже.Но вернемся к кратко намеченной выше истории пейзажной живописи. В ней четко прослеживаются две линии. Одна из них (имеющая меньше приверженцев) опирается на рациональное преображение натуры, другая — на поэтически-непосредственное. Можно ценить в пейзажах
большую, по сравнению с предшественниками, непосредственность восприятия природы. Пейзажи русского художника, в которых налицо пленэрные завоевания, замечательны тем, что на несколько десятилетий опередили достижения импрессионистов. Очень легко при рассмотрении этих пейзажей увлечься необычными для того времени рефлексами, синими тенями, говорить прежде всего о том, какой огромный скачок сделан после «черной» неколористической живописи классицистов. Действительно, раньше других решил новые живописные задачи. Хотя в конечном счете пленэрные достижения импрессионистов значительно шире, они осуществляли свои стремления более последовательно, да и сама внешняя оболочка природы у импрессионистов гораздо «наряднее».По-видимому, при исследовании пейзажей
следует отказаться от стереотипного изучения пленэрного мышления художника прежде всего с точки зрения передачи мимолетного состояния природы с особенностями атмосферы, которые определяются конкретным «часом» этого состояния, потому что здесь неминуемы те взаимоисключающие анализы, о которых говорилось во введении. Пример этих ошибок должен привести к выводу, что пейзажи Иванова следует рассматривать в русле иной традиции. Необходимость толкования природы сквозь призму идеи о духовном перевороте в жизни человечества повернула к пейзажу, представляющему собой синтез наблюдений конкретных ландшафтов и размышлений о прошлом, будущем и настоящем мира, то есть приблизила его к философскому, героическому пейзажу XVII века. Таким образом, пейзажи Иванова являются продолжением (хотя и на другом историческом этапе) традиции иного характера, отличной от основной лийии развития пейзажа XIX века. Если Пуссен, создавая в мастерской пейзаж, думал о прекрасной Аркадии, то при взгляде на итальянскую природу, согласно его словам, радовался, «видя сродство с идеями, которые приобрел посредством книг». Это помогло формированию возвышенного взгляда на природу при работе с натуры. Современники считали, что увидеть пуссеновский мотив в природе невозможно.