Васильев Алексей Александрович [1907—1975]

  • Страница №2

Алексей Александрович Васильев. Монография. 1979. Автор: Васильева Наталья Алексеевна

Атмосфера, царившая во ВХУТЕИНе дышала талантливостью. В стенах института почти одновременно учились люди, внесшие в дальнейшем большой вклад в советскую культуру. Это были будущие Кукрыниксы, С.Образцов, А.Дейнека, А.Кокорин , А.Каневский, Н.Долгоруков и многие другие. Политическая жизнь страны, вопросы литературы и искусства волновали студентов. Бурные диспуты, споры вспыхивали постоянно. Молодежь стремилась найти ответы на беспрестанно возникающие вопросы. И тут огромную роль в формировании художников сыграли запоминающиеся встречи и беседы с людьми, имена которых записаны в историю мировой культуры. Алексей Александрович вспоминал, что ему в молодости, а также на протяжении жизни « …приходилось встречаться с А.В. Луначарским, быть на квартире в Кремле у Демьяна Бедного, беседовать с Рабиндранатом Тагором. «Мое первое назначение директором художественного музея, — писал он, — подписывал и напутствовал Феликс Кон, но, пожалуй, больше всего запомнились встречи с Маяковским». Об одной из них отец рассказывал: «Лубянский проезд. 5-й этаж. Почти рядом с Политехническим музеем. Комната с одним окном. В ней жил Маяковский с 1919 года, позже она служила ему кабинетом. 

Я входил туда с дрожащим сердцем. К какому-то сложному чувству большой любви к поэту примешивалось беспокойство: примет ли он? Правда, этот визит оправдывался его приглашением — заходить, но приглашение было адресовано «нам»,а не мне, оно было сделано во время его выступления в актовом зале института после возвращения из-за границы. Удивительно, как быстро прошлостеснение, когда я увидел поэта, он узнал меня, и мне даже показалось, что он обрадовался этому перерыву в работе, минутному отвлечению.

— Что Вы писали вчера? — как-то необычно начал он разговор. Я рассказал ему о работе над постановкой в живописи.

 — Как-нибудь все эти натюрморты выбросят к черту. Хватит надраивать кисть на мертвую натуру.

Мне кажется, Маяковский был человеком, который искал новое везде, всегда, всюду. Он не хотел сказать, наверное,что не надо писать натюрмортов, но он был против шаблона, заскорузлого, омертвленного метода художественного воспитания.

Он говорил, а сам перебирал какие-то рукописные листы и некоторые изних комкал и бросал в корзину. Почему у меня тогда не возникла мысль попросить бумаги из корзины? Выброшенные им тогда, но нужные сегодня для истории, как документы его требовательности, его поисков.

Маяковсий расспрашивал о преподавателях- он знал всех. Больше всего интересовался и хвалил П.Кончаловского.

Он умеет грязью писать чистые облака.

Потом вдруг ошарашивает вопросом:

— ПочемуВы хотите стать художником?

— Мне сейчас кажется, что он, в сущности, так изучал людей и жизнь. Он требовал ответов на свои вопросы как заинтересованное лицо, как судья, как учитель.

Я никогда не забуду его фразу:

— Художник это не тот, кто умеет рисовать, а тот, кто умение рисовать превращает в оружие.

Эта мысль была выношена всей жизнью, всем творчеством, всей борьбой. 

Я передал Маяковскому приглашение снова прийти к нам, рассказал ему, что после его выступления вся молодежь была возбуждена и хочет видеть и слышать его еще. Он обещал быть». (А.А. Васильев. Живой с живыми… — «Советская Молдавия», 1963, 19 июля. Печатается с сокращением.) 

Кроме Маяковского, революционный дух которого был очень близок молодежи, студенты слушали таких известных поэтов и критиков, как Безыменский, Селивановский, Кирсанов, Асеев и др.

Поэзия сильно увлекала отца и позже(На протяжении жизни отец собирал поэтическую библиотеку, знал много стихов наизусть.), но именно в студенческие годы им написано много лирических стихов и романтическая поэма «Скифы». По рассказам отца, студенческие годы его были до краев наполнены- книги, музеи, театры,… Но только теперь из воспоминаний его друзей я узнала, как нелегко ему тогда жилось. В 1930 году умер Александр Борисович — отец папы. Мать и младшие братья остались без средств и были еще не устроены. Старшие дети помогали им как могли.

И.Г. Сульженко вспоминает: «В Москве мы с Алексеем встретились совершенно случайно в студенческой столовой в Георгиевском переулке, где были самые дешевые обеды и неограниченно черного хлеба …преимущества Георгиевки его очень устраивали … Бедняга просто голодал. Я помогал ему немного, но в этих делах Алеша был очень щепетилен». Он подрабатывал на жизнь такой работой, которую можно было выполнять ночью. Днем же он много и с наслаждением писал. И уже в институте был признан как хороший колорист. Занимаясь графикой и живописью, с одинаковым удовольствием писал портреты,пейзажи, натюрморты. На III курсе, приехав на каникулы во Фрунзе, организовал свою первую персональную выставку. Хотелось встречи со зрителем, оценки своихусилий. По его воспоминаниям, работы были темпераментные и строились на большой вере в собственные силы.

В творчестве у отца возникали постоянные вопросы. Ответы на них он искал в искусствоведческой литературе. Эта потребность в совмещении практики с теорией и историей искусства привела его после окончания института в искусствоведческую аспирантуру при государственной Третьяковской галерее. Там он учился с 1932 по 1935 год.

В залах одного из лучших музеев страны молодой художник постигал неповторимую красоту русского искусства,которое оставило глубокий след в формировании его творческой манеры.

Руководитель по аспирантуре, скупой на похвалу А.А. Федоров-Давыдов (А.А. Федоров-Давыдов- заслуженный деятель искусств, член-корреспондент Академии художеств СССР, профессор, доктор искусствоведения.) в письме к Алексею Александровичу от 29 сентября 1967 года вспоминает сделанный отцом в Третьяковской галерее «чудесный доклад об истории импрессионизма», в котором самым ценным, на взгляд учителя, было «органическое сочетание» личного понимания французского искусства художником-профессионалом и верное освещение его исследователем-теоретиком.

В 1935 г. отца направляют во Фрунзе директором государственной картинной галереи.

Приехав во Фрунзе, Алексей Александрович взялся за организацию музея. Дело долго не ладилось, но все же ему с группой молодых энтузиастов удалось открыть выставочный зал. Это было крупным событием в культурной жизни Киргизии.

Живописных работ отца этого времени сохранилось очень мало. Об этом периоде творчества можно судить в основном по газетным статьям.

Молодой исследователь киргизского искусства Б.Д. Будайчиев называет 30-е годы временем утверждения в киргизской живописи темы современности через обращения художников к портрету, и, упоминая среди других фамилию отца, считает эти годы временем накопления профессионального мастерства. (Б.Д. Будайчиев. Становление иразвитие киргизской живописи в период 1917—1941гг. Автореф. канд. дисс. Л.,1974.) Действительно, написанные им тогда портреты деятелей Киргизии — Тугамбаевой, Уразбекова и командира кавалерийского полка Кузынбаева, воспринимаются именно таким образом.

Молодой художник активно откликается на все события, волновавшие общественность. Поэтому 30-е годы для него явились еще и временем нащупывания собственных симпатий в тематике и жанрах. После объявления решения об организации художественной выставки в ознаменование 20-летия народно-освободительного восстания 1916 года в Киргизии, Алексей Алексанрович, судя по статье С.Чуйкова (С.Чуйков. Картины о восстании 1916г. — «Советская Киргизия». 1935, 22 июля.), начал работать над темой «Заговор повстанцев». Кроме нее, он пишет картины «Батраки», «На тюремном дворе»,которые представляет на II и III республиканских выставках. Эти полотна выполнены в декоративно-условной манере.

Ритмы композиций излишне усложнены, фигуры людей деформированы, поэтому идея картины не всегда понятна зрителю.

Алексей Александрович критически относился к своим работам этого периода.

Однако, прожив в Киргизии два года, он трудился не покладая рук. Пишет картины — «Похороны на Красной площади», «Физкультурницы», «Пушкин в Павлищенском бору». Писал он и статьи о художниках В. Образцове, С. Чуйкове, Л. Касаткине.