В поисках целостности. 1976. Автор: К. Макаров
ОБСУЖДАЕМ ПРОБЛЕМЫ ТВОРЧЕСТВА
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу...
А. Пушкин
За последнее десятилетие в нашем изобразительном искусстве произошли перемены. Попробуем схематически их обозначить: на смену «суровому стилю» в конце 1960-х годов пришел своеобразный «лиризм», на смену «рубленным» ритмам — «тихая» речь, на смену условным, простым (упрощенным), лаконическим решениям — стремление к натуральной конкретности и символическому истолкованию предмета и пространства.
Вспомним, когда это произошло. В «Натюрморте с шаром» Игоря Орлова (1967) мы столкнулись неожиданно с такой попыткой символического истолкования предмета — таинственного, серебристого шара, залетевшего на подоконник из далеких пустынных миров, стремлением к прорыву в эти миры, к сближению далекого, как лунный свет, и близкого, обыденного, что встречается в нашем доме...
В формальном плане в подобных работах, будь то живопись, графика или скульптура, как всегда, решается проблема пространства и точки в пространстве. Значит, можно говорить и о стиле (вспомним установки В. Фаворского 
Фаворский Владимир Андреевич [1886—1964] Советский художник, график, мастер книжной графики, родоночальник русской ксилографии. Педагог.... на этот счет: отношение предмета к пространству характеризует стиль). Причем, такой точкой может оказаться одинокая фигура человека, забытая под фонарем в перспективе города (законны наши ассоциации с Ингмаром Бергманом), или просто шар, как наиболее совершенная форма, противостоящая бесконечности.
Характерен (и популярен) мотив с окном и одиноко стоящей фигурой. ...Стол, раковина, два-три лимона, раскатившихся по столу, занавеска, с загадочной силой отброшенная в сторону. Зеркало с отраженным светом, отверстое, как магический глаз, в интимный уголок интерьера из неведомого космоса. И если фигура, то всегда в неподвижности, лирической задумчивости, меланхолии. Примеров тут много. Пусть будет «Окно», «Город», «Завод» или «Улица»: пустынно, как у стен покинутой крепости. Пребываешь порой в каком-то состоянии сна и невесомости, а во сне возможны удивительные превращения. Вдруг твердое тело начинает тонуть в пространстве или является оттуда вытянутым по вертикали.
Возьмите «Салют» Н. Ерышева — с перспективой булыжной мостовой, уходящей за горизонт, или городские пейзажи А. Щербакова — «Снос дома на Селезневке». Бесшумно и плавно, как во сне, обрушиваются стены домов. В «Воскресеньи» Ю. Ракши изображен двор, деревья, ограничивающие пространство, во дворе играют в мяч. А дальше, за границей двора, другой мир, другое небо и другое бесконечное пространство. Спрашивается, как можно играть с мячиком на краю бездны, спокойно рушить дом на Селезневке? — оказывается, новая система это позволяет.
Картина Ю. Ракши мало оригинальна. Она напоминает сотни других подобных работ, например, литографию одного из лидеров современной лейпцигской живописной школы Вольфганга Маттойера «Футбольное поле» (1966). Высоко в небо взлетел мяч, и он не просто оторвался от земли, он, кажется, преодолел силу земного притяжения и стал невесомым. Он летит. Пространственный эффект усилен: выше мяча летит стая птиц — совсем улетает, и от этого становится грустно на душе: «А шарик улетел»... Как видим, тема, сюжет и жесты клишируются.
Так что же это, мода, подражание или стиль?
Схема, мною набросанная, безусловно огрубляющая, ни в коей мере не может быть распространена на все изобразительное искусство (и даже творчество одного и того же художника). Но* если это не просто мода и подражание, то нам необходимо найти подоснову произошедших перемен. Хотелось бы проследить течение глубинного потока, путем сближения и противопоставления таких понятий, как «природное» — «искусственное», по направлению к искомым качествам целостности и органичности.