В поисках целостности. 1976. Автор: К. Макаров
Уже творчество Клыкова или Филатчева не укладывается в рамки очерченных стилевых тенденций. Могу то же самое сказать о В. Рожневе и Н. Нестеровой. А ведь мы еще почти не затронули творчества художников-шестидесятников, в котором тоже открывается свой путь активных исканий целостности. Обозримо теперь стало все творчество В. Попкова, прошла итоговая персональная выставка В. Иванова, новый поворот за последние годы можно заметить и в работах Н. Андронова, Н. Кормашова. Напрасно было бы здесь искать выражения «стремительных ритмов XX века». Тенденции к кинетизму противостоит теперь тенденция «торможения» времени, в этом новом, коснувшемся многих стремлений, есть свой содержательный смысл.
Если выстроить в ряд картины В. Попкова «Двое», «Сон». «Художник и модель», «Юность», «Ночные певцы», «Семья Болотовых», «Художник Ерышев», «Октябрь», «Молодые из Уланова», почти всю серию автопортретов, мы увидим, что композиции строятся в них на отталкивании и сжатии, стремлении уйти в себя, как будто центробежная сила разносит людей по сторонам. А в ряде последних работ и особенно предсмертных — «Хороший человек была бабка Анисья» и «Осенние дожди (Пушкин)» — экзистенциалистская центробежная сила ушла и сменилась центростремительной силой, сосредоточением: все собрались вокруг дуба, вокруг могилы бабки Анисьи — и старухи с внуками на руках, и старик в буром плаще, и молодые веселые девки в шалях на плечах, и мальчишка, как лист, свесившийся с дуба. Одни сороки летят врассыпную веером. Но все люди, весь лес, все краски осени — к ее ногам, бабушки Анисьи. Здесь много от народной стихии: и венок из бумажных цветов, голубой и розовый, убогий в своей простоте, покрашенный анилином, и русские черные с красным шали, и сами иконописные, не нарочно придуманные лица. Здесь есть и понятная каждому из нас метафора, которую с успехом можно обернуть в нашу сторону: искусство наше, как сама жизнь, подобно дереву, имеющему свои корни, свои ветви и шумящую молодую листву. В этом целостность его и единство.
Так показать, как показал Попков русского человека в «Мезенских вдовах», «Бабке Анисье», «Пушкине» и своих автопортретах, пока никому не удавалось в наше время.
Мы вправе тут вспомнить и Д. Жилинского — центральную часть его триптиха «На новых землях», именуемую «Праздник». Хотя и парадоксально сопоставлять «похороны» — с «праздником», но этот факт внутренней близости, никем не замеченный, помогает перебросить мостик между двумя, внешне ничем не похожими художниками.
Как работает Виктор Иванов? Картина «Родился человек» (1964—1969) с достаточной ясностью раскрывает пластическую систему этого художника. Фигура молодой матери, прямо сидящей на кровати,— сильная, напряженная, звонкая, как струна. Благодаря тому, что изображенная сцена взята сразу с двух точек зрения — нижней и верхней, фигуры приближены к нам вплотную. Обратная перспектива дает возможность их более выпуклого изображения.
Архитектоничность в решении женской фигуры сказывается также и в форме головы, выделенной на светлом фоне стены. Художник в самой реальности ищет и находит тип классический: как бы Параскева-Пятница глядит на нас в молодости. А это глубинный тип русского женского лица, более «конструктивный», чем тип Венецианова, Сурикова, Кустодиева или Петрова-Водкина. (Тот же прототип и у Виктора Попкова.)
В состоянии наполненности, которое несет в себе образ матери, есть момент перехода и к спеленатому младенцу, и к фигуре сидящего мужчины. Но гармонии полной нет. В отличие от женщины, почти приподнявшейся на носках, мужчина вдавлен в низкую табуретку. Мощные лопатки выперли наружу но сила его как бы вне его, как груз, как внешний знак а внутренне —скорее подорвана: голова и шея втянуты в плечи сама фигура на четверть срезана рамой, что усиливает напряженность сцены, но явно свидетельствует, что в общем-то дело не в нем. Именно в образе женщины художник' находит опору не только в данной картине, но и во всем своем творчестве.